13 (25) октября 1812 года

Итоги сражения под Малоярославцем

После битвы под Малоярославцем русская и французская армия впервые за кампанию кардинально меняются ролями. По мере удаления от Москвы все более проясняется, что в противостоянии Кутузова и Наполеона второй постепенно теряет стратегическую инициативу и оказывается на позициях ведомого.

Наполеон после Малоярославца
Малоярославецкое сражение произвело на французского императора большое впечатление. По завершению битвы он выехал на позиции и с особым вниманием осматривал их, удивляясь стойкости русских солдат и храбрости французских. Однако настроение императора было безнадежно испорчено. Вот что, например, вспоминает в своих мемуарах лейтенант Ложье: «…В 5 часов, осмотрев все и отправив разведочные отряды вдоль Калужской дороги, он (Наполеон – прим. ред.) возвратился в Городню. Недовольный вид, какой у него был при отъезде, заставил нас думать, что у него возникли несогласия со своими старшими генералами и что если бы дело зависело только от него, то битва возобновилась бы». Наполеон прекрасно понимал, что после случившегося под Малоярославцем дорога на Калугу для него закрыта, однако все еще оставался путь на Медынь и Юхнов, который также мог привести войска к Смоленску. Здесь вся надежда была на авангард Понятовского, которому предстояло встретиться с сильным авангардом русских. Но и эта надежда была призрачной, и, как стало ясно после Медынского боя, совершенно не оправдалась.

Эту диспозицию прекрасно понимали и в штабе, так, генерал Лабом, например, в своих мемуарах пишет: «Сражение при Малоярославце открыло нам две истины, обе очень печальные: первая — что силы русских не только не были истощены, но, напротив, они даже получили в подкрепление несколько свежих отрядов и сражались с таким ожесточением, что мы должны были отказаться от надежды на какой-либо успех. «Еще одна такая победа, — говорили солдаты, — и у Наполеона не будет больше армии». Вторая истина была та, что мы должны были отказаться от похода на Калугу и Тулу, и этим мы теряли последнюю надежду на более спокойное отступление, так как неприятель, опередив нас после этого сражения, не только мешал нашим колоннам отступать по дороге через Серпейск и Ельню, но также и не давал нам достичь Вязьмы через Медынь и Юхнов, предоставляя нам, таким образом, печальную необходимость вернуться к Можайску. После этого памятного сражения все, кто привык судить по виду и народной молве, думали, что войска отправятся на Калугу и Тулу, и были очень удивлены, увидев сильный авангард неприятеля, который, вместо того чтобы идти по тому же направлению, опередил наш правый фланг, направляясь к Медыни. Все опытные военные поняли, что русские разгадали план Наполеона и нам необходимо было, для того чтобы опередить неприятеля, идти ускоренным маршем на Вязьму. С этих пор всякий разговор о Калуге и Украине прекратился, и говорили только о быстром отступлении по Большой Смоленской дороге, опустошенной нами самими».

Перед Великой армией вставал серьезный вопрос о дальнейших действиях, но его решение было отложено на вечер 13 (25 октября), когда должен был состояться военный совет. Однако насколько трудна ситуация, в которую попали французы, стало ясно еще до совета, когда сам император и несколько маршалов чуть не попали в плен к вездесущим казакам.

Опасность плена
Утром следующего дня Наполеон со свитой выехал вновь осмотреть позиции и внезапно из леса на императора и его спутников в полном порядке выехал отряд казаков. «На следующий день, - пишет адъютант Наполеона, генерал Рапп, - мы сели на лошадей в половине восьмого, чтобы осмотреть поле, где происходила битва; император ехал между герцогом Виченцским, принцем Невшательским и мною. Едва мы покинули лачуги, где провели ночь, как заметили отряд казаков, выехавших из леса направо, впереди нас; ехали они довольно стройными рядами, так что мы приняли их за французскую кавалерию. Герцог Виченцский первый узнал их: «Ваше Величество, это казаки». — «Этого не может быть», — ответил Наполеон. А они с отчаянным криком ринулись на нас. Я схватил за поводья лошадь Наполеона и сам повернул ее. «Но ведь это же наши!» — «Нет, это казаки; торопитесь». — «А ведь и в самом деле это они», — заметил Бертье. «Вне всякого сомнения», — добавил Мутон. Наполеон отдал несколько приказаний и уехал, я же двинулся вперед во главе эскадрона. Нас смяли; моя лошадь получила глубокий удар пики и опрокинулась на меня; варвары эти затоптали нас. По счастью, они заметили в некотором расстоянии артиллерийский парк и бросились к нему. Маршал Бессьер успел прискакать с конными гвардейскими гренадерами: он атаковал казаков и отбил у них фургоны и орудия, которые они увозили. Я встал на ноги, меня посадили на седло, и я доехал до бивака. Наполеон, увидев мою лошадь в крови, выразил опасение, не ранен ли я снова, и спросил меня об этом. Я ответил, что отделался несколькими контузиями. Тогда он стал смеяться над нашим приключением, которое, однако, я вовсе не находил забавным». Как вспоминают прочие участники этого дела, император действительно все время этого опасного инцидента сильно улыбался, чем многих привел в восторг, а некоторых, как Раппа, - в недоумение. Однако стоит согласиться с мнением историка Е.В. Тарле, что вряд ли эта улыбка была искренней: вечером того же дня Наполеон приказал своему доктору изготовить для себя небольшой пузырек с ядом на случай, если Его Величество попадет в плен.

Вечерний совет
Вечерний совет в штабе императора был одним из самых тягостных событий за всю кампанию: Наполеон был в унынии, маршалы – раздражены, генералы свиты – молчаливы. Очень хорошо иллюстрирует атмосферу, царившую во французском штабе, граф Сегюр, оставивший очень подробные воспоминания о том совете: «Как идти туда (в Смоленск – прим. ред.) — через Калугу, Медынь или Можайск? Наполеон сидел перед столом, опершись головой на руки, которые закрывали его лицо и отражавшуюся, вероятно, на нем скорбь.


Наполеон на совете после Малоярославца. В Городне — пробиваться или отступать.
Худ. В. Верещагин. 1887-1895 гг

Никто не решался нарушить этого тягостного молчания, как вдруг Мюрат, который не мог долго сосредоточиться, не вынес этого колебания. Послушный лишь внушениям своей пламенной натуры и не желая поддаваться такой нерешительности, он воскликнул в одном из порывов, свойственных ему и способных разом или поднять настроение, или ввергнуть в отчаяние: «Пусть меня снова обвинят в неосторожности, но на войне все решается и определяется обстоятельствами. Там, где остается один исход — атака, всякая осторожность становится отвагой и отвага — осторожностью. Остановиться нет никакой возможности, бежать опасно, поэтому нам необходимо преследовать неприятеля. Что нам за дело до грозного положения русских и их непроходимых лесов? Я презираю все это! Дайте мне только остатки кавалерии и гвардии — и я углублюсь в их леса, брошусь на их батальоны, разрушу все и вновь открою армии путь к Калуге».

Здесь Наполеон, подняв голову, остановил эту пламенную речь, сказав: «Довольно отваги; мы слишком много сделали для славы; теперь время думать лишь о спасении остатков армии».

Тут Бессьер (…) осмелился прибавить: «Для подобного предприятия у армии, даже у гвардии, не хватит мужества. Уж теперь поговаривают о том, что не хватает повозок и что отныне раненый победитель останется в руках побежденных, и что, таким образом, всякая рана смертельна. Итак, за Мюратом последуют неохотно и в каком состоянии? Мы только что убедились в недостаточности наших сил. А с каким неприятелем нам придется сражаться? Разве не видели мы поля последней битвы, не заметили того неистовства, с которым русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?» Маршал закончил свою речь, произнеся слово «отступление», которое Наполеон одобрил своим молчанием.

Тотчас же принц Экмюльский заявил, что если отступление решено, то нужно отступать через Медынь и Смоленск. Но Мюрат прервал Даву и не то из враждебности, которую он к нему питал, не то от досады за его отвергнутый отважный план с изумлением сказал: «Как можно предлагать императору такой неосмотрительный шаг? Разве Даву поклялся погубить всю армию? Неужели он хочет, чтобы такая длинная и тяжелая колонна потянулась без проводников по незнакомой дороге, под боком Кутузова, подставляя свое крыло всем неприятельским нападениям? Уж не сам ли Даву будет защищать армию? Зачем, когда позади нас Боровск и Верея безопасно ведут к Можайску, мы отклоним этот спасительный для нас путь? Там должны быть заготовлены съестные припасы, там все нам известно, и ни один изменник не собьет нас с дороги».

При этих словах Даву, весь пылая гневом и с трудом сдерживая себя, отвечал: «Я предлагаю отступать по плодородной почве, по нетронутой дороге, где мы сможем найти пропитание в деревнях, уцелевших от разрушения, по кратчайшему пути, которым неприятель не успеет воспользоваться, чтобы отрезать нам указываемую Мюратом дорогу из Можайска в Смоленск; а что это за дорога? Песчаная и испепеленная пустыня, где обозы раненых, присоединившись к нам, прибавят нам новые затруднения, где мы найдем лишь одни обломки, следы крови, кости людские и голод! Впрочем, я высказываю свое мнение, потому что меня спрашивают, но я с не меньшим рвением буду повиноваться приказаниям, хотя бы и противоречащим моему мнению; но только один император может заставить меня замолчать, а уж никак не Мюрат, который никогда не был моим государем и никогда им не будет!»

Ссора усиливалась, вмешались Бессьер и Бертье. Император же, по-прежнему погруженный в задумчивость, казалось, ничего не замечал. Наконец он прервал свое молчание и это обсуждение следующими словами: «Хорошо, господа, я решу сам!»

Тяжелое решение
Наполеон действительно принял решение самостоятельно, но это стоило ему громадных усилий. Впервые за многие годы ему пришлось признать необходимость отступления. Впервые французская армия, предводительствуемая своим императором, шла по той же дороге, по которой уже прошла до этого. Это решение вызвало недоумение и среди низших чинов, и среди некоторых штабных генералов, которые, как и Мюрат, придерживались наступательной тактики.

Генерал Дедем, например, в своих воспоминаниях о событиях близ Малоярославца записал следующее: «Если бы генерал Дельзон исполнил пунктуально полученный им приказ, то, конечно, он пришел бы в Малоярославец еще задолго до русских и занял бы город, не потратив на это ни одного выстрела. На следующий день император бы дал последнее генеральное сражение, что, по всей вероятности, дало бы ему возможность вернуться в Москву и побудило бы русских подписать мир. Если бы мы победили, то торжество наше было бы полным, а, с другой стороны, если бы мы и были побиты, то наше положение было бы не хуже того, в котором мы уже были тогда! Счастье покидало Бонапарта, но, по-видимому, он был готов с покорностью подчиниться своей судьбе и был настолько тверд, что спокойно смотрел на грядущие несчастья; однако его обычная смелость сменилась роковой нерешительностью... Но верно и то, что, если бы Наполеон сам решился тогда начать атаку, мы бы заняли тогда же и Тулу, и Калугу. Кутузов считал себя побежденным и готовился к отступлению. Он сам сказал: «Калугу ждет судьба Москвы». Он был очень приятно поражен, узнав, что французская армия начала отступление».

Удивительно, но и Дедем, и Рапп, и Сегюр, если верить их мемуарам, были убеждены в том, что русская армия будет покорно отступать до Калуги и далее Калуги. При этом эти вполне рассудительные господа совершенно забывали и о Малоярославце, и о Медыни. Безусловно, М.И. Кутузов не собирался давать генеральное сражение, но это вовсе не означало, что он собирается все время отступать. Эта дезинформированность французских генералов во многом и привела к тем тяжким последствиям, которые имело это неподготовленное отступление французов.



Код для размещения ссылки на данный материал:

Хроника дня: Бой под Медынью

Ночью казаки генерала А.В. Иловайского переправились через Лужу в 5 км выше Малоярославца и начали движение вдоль Боровской дороги, вызвав панику во французских обозах, которые двигались из Малоярославца. У деревни Городня, находящейся на дороге из Малоярославца в Боровск, был расположен гвардейский артиллерийский парк и обоз Великой армии. Казаки Иловайского атаковали Городню и захватили 11 орудий. В момент атаки казаков в Городне находился император Наполеон, производивший рекогносцировку. Отряд Иловайского атаковал императорский конвой, намереваясь пленить Наполеона, но атака была отбита гвардейской кавалерией. С этого дня французский император будет носить при себе небольшую капсулу с ядом.

Отходить от Малоярославца Наполеон решил через Медынь, Юхнов и Ельню. Чтобы выяснить состояние дорог, французский император приказал корпусу Понятовского провести разведку подходов к Медыни из Вереи. В ночь на 25 октября авангард под командованием Ш. Лефевра начал движение к городу. На рассвете к Медыни прибыли и казаки Г.Д. Иловайского и А.И. Быхалова.

Бой под Медынью
Рано утром польский авангард атаковал и оттеснил казаков Быхалова, но Г.Д. Иловайский, узнав об этом, успел подготовить засаду. Около 11 утра Лефевр вышел из леса в 3 км от Медыни. За войсками по высокой насыпи двигалась артиллерия. Неожиданно из засады на поляков обрушились русские казаки. Лефевр приказал занять войскам позицию у насыпи. Этот маневр позволил избежать Лефевру сильных потерь, но при отходе войска подошли к артиллерии, закрыв собой сектор обстрела и лишив ее возможности вести огонь. Казаки начали преследовать егерей, захватили 5 орудий и открыли из них огонь по полякам. В этом бою был взят в плен генерал Т. Тышкевич. В середине сражения на помощь польской кавалерии прибыл 15-й пехотный полк, отразивший атаки казаков и даже перешедший в наступление. В разгаре сражения у польской пехоты не было возможности построиться в каре, поэтому полк действовал в двух сомкнутых колоннах. Около 13 часов поляки начали отход и к 15 часам достигли противоположного края леса, где их уже поджидали казаки с артиллерией. Кавалерия Лефевра сгрудилась между двумя пехотными колоннами, которые несли потери от огня русской артиллерии. В таком порядке поляки отходили к селу Кременское.

Вечером Наполеон созвал военный совет. Большинство генералов высказалось за начало отступления. Французы убедились, что дорога на Медынь надежно защищена русскими войсками, поэтому было решено отступать к Смоленску через Можайск.

Персона: Жан Рапп

Граф Жан Рапп (1771 — 1821)

Жан Рапп родился в семье эльзаских протестантов, и тем самым уже по своему происхождению оказался в заведомо маргинальном положении, что давало мало шансов молдому Жану на продвижение по социальной лестнице. Родители прочили его на теологическое направление, но вопреки их воле Рапп не захотел стать пастором, а поступил в конно-егерский полк. Действительно, по началу молодому кавалеристу нелегко было пробиваться по службе, однако толерантная Французская революция дала ему шанс, и он им блестяще воспользовался. Обладая отменными боевыми навыками и поражавшей современников храбростью, Рапп быстро пробился в лучшие офицеры своего полка и в 1794 году стал адъютантом генерала Дезе, с которым вместе прошел Египет и участвовал в битве при Маренго. После Маренго Бонапарт назначил его своим адъютантом, а в 1801 году поручил ему эскадрон мамелюков, входивший в состав личной охраны первого консула. В дальнейшем Рапп будет исполнять различные приказания Наполеона в Европе.

Пик карьеры Жана Рапа пришелся на Австрийскую и Прусскую кампании Наполеона. В битве при Аустерлице именно Рапп сообщил императору о пленении знамен и пушек русской гвардии, что было по требованию императора запечатлено на полотне Франсуа Жерара. В ходе прусской кампании Рапп по очереди командовал авангардами маршалов Мюрата и Даву и за ряд своих подвигов получил прозвище Неустрашимый.

Еще до окончания Прусской кампании он был назначен командовать вольным Данцигом и в этой должности провел более двух лет, за что был удостоен специального подношения от жителей города.

В 1809 году генерал Рапп участвовал в Австрийской войне, и на одном из смотров войск по ее окончанию спас жизнь императору от покушения немецкого студента Фридриха Штапса и с этого момента стал считаться главным адъютантом Наполеона.

В составе Великой армии Рапп прошел практически весь русский поход, был несколько раз ранен и вместе с императором отправился в Вильно после Березины. В 1813 году Рапп оборонял от войск союзников свой любимый Данциг, а после капитуляции города оказался в русском плену и почти год провел в Киеве.

Во время Ста дней Наполеона Рапп, как и многие другие, перешел на сторону вернувшегося императора, а после его поражения уехал в Швейцарию. Только в 1817 году он вернулся в Париж и стал вновь появляться при дворе короля Людовика. В 1819 году он стал пэром Франции, в 1820 – первым камергером короля.

Рапп оставил одни из самых интересных воспоминаний о войне 1812 года.

Ранее:

12 (24) октября 1812 года
Сражение началось
Персона: Алексис Жозеф Дельзон
Сражение под Малоярославцем

11 (23) октября 1812 года
Русские выступили к Малоярославцу
Персона: Фердинанд Федорович Винцингероде
Пленение Винцингероде

10 (22) октября 1812 года
Кутузов узнал о планах французов
Персона: Александр Яковлевич Булгаков
Вступление русских в Москву

9 (21) октября 1812 года
Французы прибыли в с. Фоминское
Персона: Пьер Огюстен Бертеми
Зачем Наполеон вышел из Москвы?

8 (20) октября 1812 года
Авангард французов на новой калужской дороге
Персона: Януар Суходольский (1797-1875)
Выход французов из Москвы