Отступление Великой армии
Отступление французской армии к Смоленску изначально приняло вид бегства. Сразу после Малоярославецкого сражения Наполеон отдал приказ двигаться вперед ускоренным маршем, сжигая позади армии все уцелевшие поселки и города.
Отступление Наполеона из Москвы. Худ. А. Нортен
Один из участников отступления, генерал Лабом, так описывал самое начало движения армии от Малоярославца: «…Кругом попадались только покинутые амуниционные повозки, так как не было лошадей, чтобы их везти. Виднелись остатки телег и фургонов, сожженных по той же самой причине. Такие потери с самого начала нашего отступления невольно заставляли нас представлять себе будущее в самых темных красках. Тот, кто вез с собой добычу из Москвы, дрожал за свои богатства. Мы все беспокоились, видя плачевное состояние остатков нашей кавалерии, слыша громовые удары взрывов, которыми каждый корпус уничтожал свои повозки.
В ночь на 26 октября мы подошли к Уваровскому и были удивлены, увидев село все в огне. Мы захотели узнать причину этого. Нам сказали, что был отдан приказ сжигать все находившееся на нашей дороге. В этом селе был деревянный дом, напоминавший по своей величине и великолепию самые красивые дворцы Италии. Богатство его отделки и меблировка соответствовали красоте его архитектуры. Там можно было найти картины лучших художников, очень дорогие канделябры и массу хрустальных люстр, благодаря которым дом во время полного освещения получал волшебный вид. Но все эти богатства не пощадили, и мы узнали на следующий день, что наши солдаты не захотели просто поджечь дом, находя этот способ чересчур медленным, а предпочли подложить в нижний этаж бомбы с порохом, и взорвали его. Теперь мы видели горящими все села, в домах которых мы несколько дней тому назад отдыхали. Их теплый еще пепел, разносимый ветром, прикрывал трупы солдат и крестьян, повсюду валялись трупы детей с перерезанными горлами, лежали трупы девушек, убитых на том же самом месте, где их изнасиловали».
«Конец товариществу, конец доверию!»
Естественно, практически сразу после приказа об отступлении в армии стали заканчиваться все те запасы, которые были вывезены из Москвы. Ввиду этого участились случаи воровства, тайных убийств, неподчинения старшим по званию.
Вот что пишет, например, полковник Комб: «Мы принуждены были питаться отвратительным лошадиным мясом без соли и для питья греть снег: вот, что должно было нас поддерживать во время ежедневных сражений и при ужасном морозе, от 18 до 20 градусов. Проезжая около Москвы, один из моих разведчиков захватил откуда-то голову сахару и привез ее мне. Я привесил ее к шишке моего седла, и это составляло мое единственное питание в продолжение четырех или пяти дней. Водка, которую мы находили в небольшом количестве в разбитых бочках, была полна остатками соломы и пахла дымом от всего горящего вокруг; но и ее найти считалось большою удачею, а она поддерживала мои силы, несмотря на жестокие боли в желудке, которые приходилось мне испытывать, вследствие постоянных примесей, находившихся в ней; вынуть же их не было у меня ни времени, ни средств. Эгоизм начинал охватывать все сердца. Каждый старательно охранял то, что смог достать себе. Конец товариществу, конец доверию! Одно уныние на всех лицах… Кавалеристы, лишившиеся лошадей, всякого рода войска шли толпами, смешавшись с пехотой всех полков. Всякая субординация, всякая дисциплина становились невозможны. Только один арьергард держался твердо и сдерживал врага».
На полный беспорядок, распущенность и усиливавшееся день ото дня воровство жалуется и Кастеллан. В своем дневнике за 30 октября он пишет: «На время ужина я положил мой маленький чемодан в передней, его у меня украли. В нем были вещи, необходимые для туалета, я его никогда не оставлял, так как я знаю пристрастие собратьев по оружию к чужим вещам. Я положил в него и мои московские сувениры, предназначенные для подарков во Франции. Этот чемоданчик, уже пустой, нашли в соседнем лесу. В течение двух суток я не видал никого из моих людей. Я остался без шубы и не могу заснуть — четыре градуса морозу; а к нему становишься чувствительнее, если плохо выспишься, и к тому же остаешься почти все время на воздухе».
Страшные враги – холод и голод
Холод и голод начали свое злое дело, и итак сильно пострадавшая французская кавалерия была вынуждена практически полностью спешиться, артиллерийские и прочие обозы оставлялись и взрывались ввиду отсутствия лошадей, даже повозки с раненными иногда просто бросались посреди дороги, несмотря на крики умирающих. Чтобы как-то решить проблему с ранеными, Наполеон приказал переложить их в кареты офицеров и телеги маркитантов. Однако последние были этим чрезвычайно недовольны, поскольку их фуры «были перегружены добром, награбленным в Москве». В итоге, как пишет граф Сегюр, «маркитанты стали отставать, пропустили свою колонну мимо себя, а затем, воспользовавшись недолговременным одиночеством, побросали в овраги всех несчастных, которых доверили их заботам. Лишь один из этих раненых остался в живых и его подобрали на ехавшую следом повозку: это был генерал… Вся колонна содрогнулась от ужаса, который охватил также и императора, ибо в то время страдания не были еще настолько сильными и настолько повсеместными, чтобы заглушить жалость и сосредоточить лишь на самом себе все сочувствие».
Остальной же обоз, набитый захваченным в Москве добром и ранеными был вынужден тащиться, постоянно спутываясь и теряя порядок. Некоторые генералы иногда просто не могли найти свои кареты в этой чехарде. Под Гжатском по французскому обозу открыла огонь русская артиллерия, нанеся ему ощутимый урон. Среди женщин, французских купцов и раненых за обозом ехала и труппа печально известного московского французского театра.
В довершение всех бед от плохого питания, холода и водки в армии открылась, как пишет Вагевир, «злокачественная болезнь, род диареи». Однако большинству приходилось переносить эту болезнь на ногах, поскольку госпитали был переполнены настолько, что каждый день умирали десятки, а потому трупы зарывали не сразу, а только по прошествии времени, когда число их достигнет 50-60. Вагевир пишет, что «…перед госпиталями лежали целые груды трупов, между которыми – страшное зрелище! – виднелись кисти рук, ступни, и целые руки и ноги, выкинутые за окно из госпиталя».
«Так вот она — пресловутая цивилизация, которую мы несли в Россию!»
Еще одной проблемой французской армии стали русские пленные, которых наполеоновские войска вынуждены были вести с собой от самой Москвы. В условиях всеобщего голода и нехватки самого необходимого даже у солдат и раненых условия содержания пленных были просто бесчеловечны. Вот, что, например, вспоминает Лабом о 3 тысячах пленников, шедших вместе с Великой армией: «Во время всего пути их огораживали, как скотину, и ни под каким видом они не смели выступить из узкого пространства, отведенного им. Без огня, умирая от холода, они ложились прямо на снег; чтобы утолить ужасный голод, они с жадностью накидывались на конину, которую им раздавали, и, не имея ни времени, ни возможности варить ее, съедали сырую. Меня уверяют, но я не хочу даже этому верить, что когда раздача конины прекратилась, то многие из этих пленников ели мясо своих товарищей, которые не выдержали всех этих лишений».
Ввиду общей нехватки продовольствия от пленных, которые не могли дальше двигаться, было приказано избавляться: и если некоторые конвоиры просто оставляли их умирать среди снегов, то другие находили более «эффективный» способ: «…мы были изумлены, - пишет граф Сегюр, - встретив на своем пути, видимо, только что убитых русских. Удивительно было то, что у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и окровавленный мозг разбрызган тут же. Нам было известно, что перед нами шло около двух тысяч русских пленных и что вели их испанцы, португальцы и поляки. Каждый из нас, смотря по характеру, выражал кто свое негодование, кто одобрение; иные — оставались равнодушными. В кругу императора никто не обнаруживал своих впечатлений. Но Коленкур вышел из себя и воскликнул: «Это какая-то бесчеловечная жестокость! Так вот она — пресловутая цивилизация, которую мы несли в Россию! Какое впечатление произведет на неприятеля это варварство! Разве мы не оставляем у русских своих раненых и множество пленников? У нашего неприятеля — все возможности самого жестокого отмщения!» Наполеон отвечал лишь мрачным безмолвием; но на следующий день эти убийства прекратились. Наши ограничились тем, что обрекали этих несчастных умирать с голоду за оградами, куда их загоняли, словно скот. Без сомнения, это было тоже жестоко, но что нам было делать? Произвести обмен пленных? Неприятель не соглашался на это. Выпустить их на свободу? Они пошли бы всюду рассказывать о нашем бедственном положении и, присоединившись к своим, они яростно бросились бы в погоню за нами. Пощадить их жизни в этой беспощадной войне было бы равносильно тому, что и принести в жертву самих себя. Мы были жестокими по необходимости. Все зло было в том, что мы не предвидели всех ужасных стечений обстоятельств! Впрочем, с нашими пленными солдатами, которых неприятель гнал внутрь страны, русские обходились нисколько не человечнее, а они-то уже не могли сослаться на крайнюю необходимость».
Не лучше французы обращались и с местным населением. Они экспроприировали все те малые запасы, которые еще оставались в некоторых местных нетронутых деревнях, в случае оказания сопротивления французы просто уничтожали поселение вместе с жителями. Иногда же наказание настигало и тех, кто просто видел армию и был потому захвачен в плен. Один из очевидцев такой расправы над ни в чем неповинными крестьянами, французский офицер Гриуа, пишет, что крестьяне даже не понимали, что был отдан приказ об их убийстве и смерть настигала их внезапно и жестоко.
| Твитнуть |
|
Код для размещения ссылки на данный материал:
Казачьи разъезды, действовавшие у Вязьмы, французских войск в тот день не встретили. Тем временем было замечено передвижение неприятеля у деревни Новоселки Бельского уезда. В Новоселках находился отряд подполковника Дибича, который был готов атаковать неприятеля. Однако французы узнали о русских войсках и отошли к Духовщине. Казачьи отряды пытались обнаружить передвижения неприятеля. От местных жителей удалось узнать, что французы стягивают войска к Вязьме со стороны Смоленска. Однако Кутузов еще не исключал возможного наступления французов со стороны Медыни. Наполеон выиграл у Кутузова несколько дней. Пока русское командование ждало движения французов через Медынь, Великая армия отходила по Можайской дороге к Смоленску.
Эспри Виктор Элизабет Бонифас де Кастелян (Кастеллан) (1788-1862)
Эспри Виктор родился в семье маркиза Бонифаса де Кастеллана прямо накануне Французской революции. Его отец был одним из первых депутатов Генеральных штатов от дворян, который перешел на сторону Третьего сословия в 1789 г., а потому имел возможность сделать хорошую карьеру во время революционного десятилетия. Во время Якобинского террора Бонифас де Кастеллан-старший оказался в заточении, но казнен не был. После расстрела Робеспьера он был выпущен и решил заняться коммерцией. Его сын, Бонифас де Кастеллан-младший, вступил солдатом в полк легкой кавалерии в год коронации Наполеона и уже через два года был суб-лейтенантом, участвовал в Итальянской и Испанской кампаниях. В 1809 г. Кастеллан-младший был отправлен со своим полком в Австрию, где участвовал в ряде сражений и особенно отличился в сражении при Ваграме, за храброе исполнение возложенных на него задач удостоился звания рыцаря Империи и личной милости императора, а в 1810 г. был произведен в капитаны.
Русскую кампанию Кастеллан начал адъютантом генерала Мутона, а 3 октября был переведен в адъютанты генерала Нарбонна Лара и поставлен командовать батальоном. Эспри Виктор прошел с Великой армией весь ее путь от Немана до Березины и в Борисове вошел в состав только сформированного Священного эскадрона, составлявшего личную охрану императора. 1813 г. он провел в Париже, командуя эскадроном личной охраны императора.
После реставрации Бурбонов Кастеллан остался на службе у новой монархии и даже участвовал в Испанском походе, за что получил звание пэра. После прихода к власти Луи Бонапарта (будущего императора Наполеона III) был назначен в сенат и командовал военно-территориальных округов Франции.
Кастеллан оставил одни их самых подробных воспоминаний о наполеоновской эпохе: свой дневник он вел 1804 г. до самой смерти.
15 (27) октября 1812 года
Французы обнаружены на Можайской дороге
Персона: Константин Николаевич Батюшков (1787-1855)
Константин Николаевич Батюшков: воинственный поэт
14 (26) октября 1812 года
Великая армия начала отступление
Персона: Адольф-Эдуард-Казимир-Жозеф Мортье
Попытки французов взорвать Кремль
13 (25) октября 1812 года
Бой под Медынью
Персона: Жан Рапп
Итоги сражения под Малоярославцем
12 (24) октября 1812 года
Сражение началось
Персона: Алексис Жозеф Дельзон
Сражение под Малоярославцем
11 (23) октября 1812 года
Русские выступили к Малоярославцу
Персона: Фердинанд Федорович Винцингероде
Пленение Винцингероде